В моём городе появились машины смерти. Их можно увидеть возле центральных площадей и торговых центров. Они целятся в самые людные места.
Узнать их просто. По цветастой оранжево-чёрной атрибутике, торчащей из всех щелей. Она предлагается на продажу. В преддверии годовщины избавления от нацизма, кто-то просто решил подзаработать. Что такого, всё-таки великий повод.
Кстати, знаете почему, эта победа называется «великой»? Нет, не потому что остановлено великое зло. А потому что остановлено великой ценой. 26,2 миллионов погибших советских граждан. На три миллиона больше численности населения современной Австралии. То есть в среднем ежедневно на протяжении четырёх лет войны погибало 18 200 человек. 18 200. Такие же как ты, твои родители, друзья.
Именно поэтому этот день выжжен клеймом на теле истории. Не в память о какой-то там успешной военной операции, гениальном стратегическом ходе, неунывающем Василии Тёркине. Нет. Но как страшное напоминание о хрупкости неба, которое может брызнуть свинцом, а весь мир пойти к чёрту.
Самое жуткое в многозначных цифрах погибших — их статистичность. То, как историки в спорах о количестве жертв набрасывают и сбрасывают нули. И люди — каждый со своей судьбой, малой родиной, дорогими с детства вещами — превращаются в эти нули.
Прошлое мифологизируются. С этим ничего не поделаешь. Чем больше проходит времени, сменяется поколений, тем нереальней кажутся события тех лет. Война постепенно становится символом войны. И создаётся ощущение, что не былинные деды, а этот киноактёр оборонял Москву, освобождал Ленинград и брал рейхстаг.
Праздник обернут в бренд. «Праздник со слезами на глазах», «Праздник великой победы», салют. Глупо осуждать — это играет на его узнаваемость. Способствует главной миссии праздника: не дать пламени памяти погаснуть.
Торты в виде орудий времён ВОВ — тоже прекрасно. Но где в таком случае торты в виде оторванных конечностей? Это же звенья одной цепи, причинно-следственное единство. Трагедия — удачный предлог для продажи водки, образовательных курсов и крабовых палочек. Прямо сейчас вижу, как после авиакатастрофы маркетологи, подогревая ажиотаж к товару, привешивают к нему бирки с номером рейса.
В том или ином виде с проявлениями «маркетинга на крови» сталкивался каждый. Самая грандиозная акция проходит прямо в день годовщины на глазах всей страны. Одна известная в мире коммерческая организация выкатывает на столичную площадь образцы производства, демонстрируя плоды своей деятельности. Её экзекьютивы лично присутствуют на мероприятии. Их клиентская база насчитывает 144 миллиона человек, отсюда размах и пышность рекламной акции. Необходимо убедить каждого, что организация занята делом и делает его хорошо, поэтому ей стоит платить. Это не какие-нибудь сраные крабовые палочки, здесь замешены суммы другого порядка. Но методы одинаковы.
Представить подобное в первые десятилетия после войны — невозможно. Может быть поэтому до 1965 года этот день массово не отмечался. Слишком была свежа память о пережитом, и в искусственном поддержании точно не нуждалась. Сейчас же, когда в умах большинства хроники тех лет выцвели до чёрно-белого кино, можно безбоязненно эксплуатировать смерть.
Тем более вы что забыли? И смерти-то никакой нет. И это с простреленной шеей валится на землю не ваш предок, а всего лишь статист на съёмочной площадке очередного кино, ежегодно выплёвываемого киноиндустрией.
Проблема лишь в том, что там на обугленной земле вы должны видеть ни персонажа. Даже ни участника войны.
А себя самого.